Философско-художественный роман с элементами мистики и физики.

Глава 8. У Михеича. «И невозможное возможно…».

Студенты попрощались с Глафирой, предварительно договорившись завтра вместе пойти к Михеичу. Она жила на краю села, в «раскольничьей слободе» - это были несколько домов, где компактно проживали старообрядческие семьи. На предложение – помочь отнести сумку, она ответила, мол, сумка легкая и тятя заругается. Улыбнулась, помахала рукой и пошла восвояси.

- Вишь как у них строго: «тятя заругается»! Да Акинфий Артемич мужик суровый, но справедливый. Мои родители простые работяги: отец – механизатор, мать доярка. Никогда не отказываются от сверхурочных, ну, всякие там соцсоревнования и инициативы всякие. А они – ни в какую. Свою работу делают честно и добросовестно, а вот остальное игнорируют… субботники, маевки … А уж в воскресенье у них общий молебен. Тут даже в уборочную не подкатывай. Ладно. Пойдем в дом, со своими познакомлю.

Они пошли в юрин дом. Коля поймал себя на том, что ему непрерывно хочется улыбаться. Какой-то веселый огонек зажегся, какой-то прекрасный цветок распустился в его груди. Он пронимал, что связано это с Глафирой. Ему было просто хорошо от того, что есть такая девушка Глафира. Что он с ней знаком и может общаться, смотреть в ее глаза. Глафира… - это новое имя он про себя повторял многократно, и казалось ему, что прекраснее имени на свете нет. Еще день назад спроси его про имя «Глафира» - он бы подумал странное, «старорежимное» и еще чего-нибудь, Даже «неблагозвучное». А теперь! Что ты! Гла-фи-ра! Музыка, да и только…

Дом юриной семьи был добротным одноэтажным с пятью комнатами и просторной верандой. Их сразу пригласили за стол, который уже был накрыт. С кухни неслись аппетитные запахи чего-то печеного. Познакомились, сели, начались разговоры «про дождь, про лен, про скотный двор…». Раньше бы от таких разговоров у Коли быстро бы начало сводить скулы и тоска разлилась бы как желчь по организму (как он понимал, почему Онегин так разозлился на Ленского!). Но сейчас он сидел сияющий и был благодарен судьбе за то, что она занесла его в это далекое село, в котором родилось, выросло и живет такое удивительное создание, как Глафира, что они увидятся завтра… 

Им постелили в юриной комнате. Коля долго не мог уснуть, вспоминая весь день, начиная со встречи около общежития. Юра тоже ворочался. Стал задавать вопросы:

- Слышь, Коля! Не спишь?

- Угу.

- Я вот задумался. Когда ты сказал, что если вселенная перестанет двигаться в четвертом измерении, то все заряды исчезнут!

- Ну, да. Это моя гипотеза, которая следует из работы Калуцы.

- Ну, допустим, твоя гипотеза верна.

- Допустим!

- Так как без зарядов не может существовать атом, а значит, всякое вещество, то вселенная не должна останавливаться в своем расширении. А ведь ты сам говорил, что вначале Эйнштейн думал, что она стационарна.

- Да. Я как раз в автобусе не успел договорить. Математик Фридман сумел решить уравнения Эйнштейна для случая однородной и изотропной вселенной в общем виде. И у него получилось, что вселенная не может быть стационарной, а должна либо расширяться, либо сжиматься, либо пульсировать. Он послал статью Эйнштейну, написав, что как математик за расчетную сторону он ручается полностью, а вот физические выводы его смущают, мол, проверьте… Эйнштейн, конечно, сразу не поверил в эти выводы и, прикинь, два года проверял с помощью знакомых математиков верность решения Фридмана. Когда ошибок не было найдено, то пришлось опубликовать статью с положительными комментариями Эйнштейна. Ведь он сам породил эти уравнения, пришлось считаться с последствиями из них. Он убрал это свое «лямбда» слагаемое из уравнений, ну, описывающее силу отталкивания, и потом назвал его введение в уравнения самой большой своей ошибкой. 

- Любопытно.., интересно «девки пляшут»… Все, пока что, сходится! Вся эта многомерность. Ну, ладно. Давай спать. Наши обычно рано встают. В селе долго спать некогда. Однако нам, думаю, выспаться дадут.

Но Николай, все равно еще долго «всматривался» в свой «огонек», возникший там в душе, который имел имя Глафира, любовался, улыбался... Но постепенно уснул.   Утром он проснулся от какой-то неясной тревоги. Словно кто-то толкнул его. Было еще рано, на улице темно. В доме тихо. Похоже, что часов пять-шесть утра, не более. Но тревожная мысль, которая, конечно, была связана с Глафирой, не давала уснуть. Дело в том, что он вдруг подумал, а что если этот, как его, Кирилл Мефодьевич, ну, глафирин «тятя», который строгих нравов, не пустит Глафиру с ними к Михеичу?! Тогда ему ее завтра не увидать? Как быть? У кого спросить? Ему очень нужно было это узнать! Юра мирно посапывал в своей теплой постельке. Коля повертелся, встал. Свет фонаря с улицы немножко освещал комнату. Он подкрался к юриной послели. Положил ему руку на плечо. – Не чует! - немножко потряс.

- А !? Че…?! Который час?! Юра увидел склонившегося над ним друга.  - Че случилось?! Мы че-то проспали?

Юрка!  - заговощическим тоном произнес Николай. – А вдруг ваш этот Кирилл Мефодьич …

- Какой такой Кирилл Мефодьич?..

- Ну, глафирин «тятя», не отпустит ее с нами к Михеичу?

- А, Акинфий Артемич!

- Ну, он же строгий! Ты сам говорил. Домострой!... «Убоится жена мужа своего», а уж дочь тем более!

Юра сел на кровати. Потер глаза. Протянул руку к будильнику, который стоял рядом на тумбочке. Повернул его к свету уличного фонаря.

- Николай, ну ты рехнулся! Пол шестого! Еще даже наши, похоже, не встали! Ложись еще поспи, а…

С этими словами Юра завалился снова под одеяло. Коля отошел в сторону, но ложиться не стал. Стал искать тапочки под кроватью. Оперся о комод, свалил со стуком какого-то «слоника». Юра повернулся, снова сел на кровать.

- Ну, все, блин! Теперь уж весь сон сбит! Ладно, пойдем потихоньку на кухню. Кофейку дерябнем, я тебе все расскажу.

Они прошли на кухню, тихо пробираясь мимо закрытых комнат. Там было прохладно. Юра затопил печь, зажег газовую плиту. Поставил кипятить воду. Начал рассказывать.

- Наши староверы Михеича тоже уважают. До одного момента относились к нему так же как и ко всем, кого считали «властью». Для них любой конторский – «власть». Библиотекарь – тоже «власть». А власть для них ну чуть ли ни слуги сатаны. Конечно, приходится с ней считаться, но в вопросах веры не уступать ни на чуть. Но однажды сгорел у них основной дом, где они молились. Они даже книги не успели вынести. Все там, все их библии, евангелия, псалтыри… - все сгорело. Ох, как они горевали! Ведь сейчас такой литературы нигде не сыщешь. Там же имя «Иисус» как «Исус» написано, через одну «и» и все на старославянском.

- Во как ты в их книгах разбираешься!?

- Староверы ведь от того и откололись от церкви, что Никон провел реформу, где написания изменил… В общем, порассказал мне Никишка, дружок мой школьный, он из ихних… Я немного да разбираюсь.

- Из-за буковки и откололись?! Это вот, я помню «Боярыня Морозова»..?

- Ну еще крестятся они двумя перстами, а нынешние верующие – тремя.

- И они терпели все гонения, даже самосожжения устраивали все из-за буквы и перстов…?!!

-Да, представь себе! Ну, ладно, я не о том. Так вот, Михеич достал им из запасников своей библиотеки старинные книги, богослужебные, в которых все еще как до Никона было по старославянски. «Паки-паки иже херувимы…».  И отдал им в бессрочное пользование! Вот как они его зауважали! Все стремились помочь как-нибудь, то продуктов с огородика ему своих подкинут, да разносолов всяких. То ремонт в библиотеке какой. Забор кованный с воротами отгрохали. А то он неизвестно на какие шиши живет. Зарплата у библиотекаря какая!? Гроши. Правда, Михеич пасеку держал, но все раздавал бесплатно. Нас ребятишек вечно медом потчевал и разными другими продуктами. В общем, к нему свободно отпускают детей и староверы и все остальные наши селяне. Так что не беспокойся! Глафира завтра с нами пойдет, никто ей препятствовать не будет.

У Николая словно камень с души отвалился. Он опять заулыбался, как вчера вечером, предвкушая встречу с Глафирой.

Часов около девяти, как они договорились, ребята стояли у ворот своего дома, возле дороги, которая вела к библиотеке. Светало.

- Вон гляди, Глафира твоя идет! – указал направо Юра.

- Что значит «твоя»? Юрка, не болтай ерунды!

- Ну, ладно, ладно.

- Здрасьте! – сказала Глафира, чуть запыхавшись на свежем осеннем воздухе. Она заторопилась, когда издали увидала ребят у ворот. – Я не опоздала? Давно ждете!?

- Да не, только что вышли.

Глафира была одета почти как вчера, только на ногах были высокие резиновые сапоги. Она слегка раскраснелась, отчего выглядела еще очаровательней.  У Николая сердце забилось быстрее.

- Ну, вот – показал Юра рукой – видишь там сад? В конце дороги. Присмотрись, там из-за деревьев шпиль такой торчит, это над куполом библиотеки.

Они подошли к саду. Он выглядел довольно ухоженным. Все листья уже облетели, лишь кое-где виднелись желтые и красные обрывки. Солнце показалось над горизонтом. И сад заиграл новыми красками. В центре были ажурные кованные ворота. Такой же ажурный забор, претендующий даже на некое изящество, окружал сад.

- Это кузнец из наших… - провела рукой Глафира.

- Из староверов – подсказал Юра.

- Полуян Матвеич. Старался! Красиво? Год работал.- Николай кивнул. Остановился, втянул поглубже в себя это чистейший бодрящий воздух.  

- Лепота!  - ему вдруг захотелось поговорить по старославянски. Но он, как и Юра знал только несколько слов и то из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

- По нашим рисункам, по детским изготовлено. Мы в изостудию ходили. Так там даже конкурс объявили на лучший эскиз к воротам и забору.

- Это Глафира намекает, что ее рисунок и выиграл! – сказал Юра.

- Правда! Удивительно! Лепота! – Коля положил ладонь на чугун ворот. Погладил.

- Глафира, я не удивлюсь, если откроется, что у вас есть еще какие-то скрытые таланты!

- Удивишься – вставил Юра – если они нам с Михеичем сегодня небольшой концерт устроят.

- Вы поете?! – Николай невольно перешел на «вы». Все их общение располагало к какому-то «высокому штилю». Что-то дореволюционное дворянское начиналось прямо за этими воротами.

Глаша не ответила, а только склонила голову вниз и негромко усмехнулась, опять покраснев.

Центральная тропинка была усыпана мелким гравием и выметена. Она была аккуратно обрамлена невысоким парапетом. Наконец, из-за веток деревьев открылся вид на библиотеку. Очень простое в стиле классицизма одноэтажное здание дореволюционной постройки. Над круглым центральным корпусом с колоннами возвышался полусферический купол голубого, как небо, цвета со шпилем. Влево и вправо шли ответвления, которые заканчивались аккуратными флигелями. Сам дом был зеленым, колонны белыми. Все с таким скромным, но стильным вкусом. Окна были большими. Было много стекла. Дом озарило солнце. Шпиль блеснул желтым металлом.

- Ну, не золото, конечно, - подумал Коля.

Везде было аккуратно и чисто. Никаких «облезлостей» и «опрелостей», как будто его вчера ремонтировали и  привели в порядок.

На крыльцо вышел невысокий  худощавый «дедок». Не очень седой и не очень старый, на первый взгляд. Волосы длинные небольшая бородка и усы. Густые брови, из-под которых выглядывали «острые» и цепкие глаза, многочисленные лучистые морщинки возле которых, показывали, что человек любил много улыбаться. Одежда напоминала рясу священника или монаха. Черная длинная. Дедок улыбнулся, держа руки со сложенными ладошками на груди.

- Здрасте! Степан Михеич! Здрасте! – ребята наперебой стали приветствовать хозяина библиотеки.

- Здравствуйте, мои родненькие, здравствуйте гость дорогой! Давно вас жду. Проходьте. Ну ка, Глашенька, дай я на тебя поближе погляжу. Ай, похорошела девушка! Подросла! Давненько у дедушки-то не бывала.

Глашенька смущенно смотрела в пол.

- Там тапочки, знаете где, и гостю покажите.

Они зашли в «залу» - в читальный зал библиотеки. Чистое опрятное помещение. Стены задрапированы тканью! Прям, как в музее. Несколько столов со стульями и настольными лампами. В центре прямо напротив входа вделанный в стену шикарный камин. Нет, без излишеств, не из мрамора, а обыкновенного кирпича, но большой и аккуратно вписанный в интерьер, как все вокруг. Тонкий запах цветов и меда растекался по всей зале, а еще, кажется, ладана. Вдоль стен высокие (под потолок) стеллажи с книгами. И, да, чего Николай никак не ожидал здесь увидеть – рояль. Да, да в глухой сельской библиотеке – рояль! Коля застопорил свой взгляд на этом предмете, в нем чувствовалось явное недоумение и вопрос. Юра успел увидеть ситуацию и быстро прокомментировал:

- Остался от барина, так почти обломки. Но из города приехали специалисты и починили, это когда нашу библиотеку расхвалили в областной газете. А зданию библиотеки дали статус – памятник архитектуры 18 века. Охраняется государством!  Степан Михеич у нас по совместительству библиотекарь и пианист, и еще директор музея!

- Ну, ладно, пойдемте во флигель. Там сообразим чайку и поговорим. Глаша, подсобишь?

Они прошли по коридору, в котором по одну сторону были двери в какие-то комнаты, а другая стена была сплошь застеклена с видом на сад. Во флигеле все было скромно и так же чисто и аккуратно, как везде. Как в 18 веке. В кабинете Михеича был кожаный диван, пара кресел стол с лампой, роскошной антикварной чернильницей и парой аналогичных подсвечников. Вдоль стен все книги, книги… Большое окно так же выходило в сад.

- Глашенька! На кухне у меня почти все готово. Возьми поднос и чашки, ты же знаешь где.

Юра сел в одно из кресел:

- Мое любимое! - он покачался вверх-вниз. Коля сел на диван. А Степан Михеич – в другое кресло.

Глаша быстро принесла на подносе чай в антикварных же чашечках.

- Не переживайте, это не музейное – это подарок, - усмехнулся Михеич, как бы прочитав мысли Николая про «роскошь за казенный счет».

Николай поднес чашку ко рту и остановился. Он просто успел вдохнуть аромат чая и обалдел. Его бронхи и легкие как будто расширились, стали невесомыми, даже ему показалось, что они чуть приподняли его вверх! Он замер на вдохе и ему совсем не хотелось выдыхать.

- Как аромат?! – спросил Михеич, глядя на гостя с загадочной улыбкой.

- Обалденный! – Коля еще раз вдохнул и эффект опять повторился. – Этот чай можно не пить, а просто вдыхать! Удовольствие просто космическое!

- Это в чае бальзам. Я его настаиваю на меду, спирте и 33 травах. Главная из них – «золотой корень». Мне один турист из города каждый год привозит. Он всякий свой отпуск сплавляется по реке Чусовой, что на Урале, и там по ходу собирает травы в одному ему известных местах. Места держит в секрете, а то говорит все повырвут, повыточут…

- Ну, ладно, милостивые государи, чай, мы здесь не о чае собрались говорить. Извините, люблю каламбуры! – он снова заулыбался.

- Многомерность, действительно мостик между наукой и религией, как, впрочем, и философией. Ведь что такое «религия». «Ре-лигио» можно перевести с латыни, как «воссоединяю». Религия есть общественный институт, предназначенный для воссоединения человека и человечества с иными невидимыми мирами и сущностями, в пределе – с Богом-Творцом. Мы, рождаясь в нашем мире, утрачиваем на определенных этапах развития эту связь. Ее нужно поддерживать и восстанавливать, для чего и предназначены разные религии. Не только христианская литургия или мусульманский намаз или медитация буддиста, но и такие «примитивные» культовые действия, как камлание шамана – все это служит налаживанию «мостов» между мирами разной материальности. Да, вы не ослышались, я говорю именно не о духовности, о материальностях, но иных материальностях. Я хочу процитировать вам одно важное откровение нашего времени.

У ребят застыло на лицах недоумение. Слово «откровение» употребляла в правильном смысле в своей жизни только Глафира. Она знала про «Откровение Иоанна Богослова», но не все понимала… Поэтому Михеич сделал паузу, посмотрев на лица гостей и решил пояснить.

- Откровение – это то, что Высшие силы или Бог открывает про Себя, про Свой Замысел, про Свои творения и планы нам людям.

Михеич подошел к полке с книгами. Достал большой «широкого формата» фолиант. Он был в красном кожаном переплете.

- Один вестник не так давно закончил сей труд и уже находится не вместе с нами, а в мирах иных. Но труд этот будет положен в основу синтетического учения, где будут непротиворечиво сочетаться наука, религия и философия и которое ляжет в основу идеологии будущей светлой цивилизации человечества. Правда, цивилизация эта просуществует недолго по историческим меркам.

Михеич произносил все фразы вдохновенно и приподнято, через него как будто лился поток света. И только последняя фраза была сказана им с небольшой досадой, как бы на нисходящей ноте этой поэтической импровизации.

Он раскрыл красную книгу. И стал слегка торжественно зачитывать оттуда цитату. Коля успел заметить на обложке название «Роза Мира». А автора разглядеть не сумел.

- «Исходная концепция. Многослойность».

     «Наш физический слой - понятие, равнозначное понятию астрономической Вселенной, - характеризуется, как известно, тем, что его Пространство обладает тремя координатами, а Время, в котором он существует, - одной. Этот физический слой в терминологии Розы Мира носит наименование Энроф.

     Понятие многослойности Вселенной лежит в основе концепции Розы Мира. Под каждым слоем понимается при этом такой материальный мир, материальность которого отлична от других либо числом пространственных, либо числом временных координат. Рядом с нами, сосуществуют, например, смежные слои, Пространство которых измеряется по тем же трём координатам, но Время которых имеет не одно, как у нас, а несколько измерений. Это значит, что в таких слоях Время течёт несколькими параллельными потоками различных темпов. Событие в таком слое происходит синхронически во всех его временных измерениях, но центр события находится в одном или в двух из них. Ощутительно представить себе это, конечно, нелегко. Обитатели такого слоя, хотя действуют преимущественно в одном или двух временных измерениях, но существуют во всех них и сознают их все. Эта синхроничность бытия даёт особое ощущение полноты жизни, неизвестное у нас.

За редкими исключениями, вроде Энрофа, число временных измерений превышает, и намного, число пространственных. Слоёв, имеющих свыше шести пространственных измерений, в Шаданакаре, кажется, нет. Число же временных достигает в высших из этих слоёв брамфатуры огромной цифры - двести тридцать шесть».

- Очень много новых терминов на такой небольшой кусок текста – подумал Николай – «Энроф», эта, как ее «брахмапутра»… «Шаданакар»… - это придавало тексту оттенок магического заклинания. Но сам смысл был глубоким и необыкновенным. Не успел Николай еще обвыкнутся с четвертым измерением, как на тебе тут и пятое и шестое и еще (это уже совсем тяжело понималось, а точнее, совсем не воспринималось) – «многомерное время»!

Похоже, Михеич заметил такую реакцию ребят. Возможно, он ее предвидел. Он не стал читать «красную книгу» дальше. Закрыл ее. Поставил обратно на полку.

- Ладно, не буду вас перегружать сегодня этим сложным для неподготовленного восприятия Откровением. Предлагаю вернуться к Гегелю и законам диалектики.

У Николая, а возможно и у Юры, появилось впечатление, что Михеич каким-то странным образом в курсе всех их полемических стычек на семинарах по диамату.

- Глаша! Ты же учишься на историческом?

- Да. Потому что тятя… – она споткнулась, понимая, что в данной среде такое слово не совсем уместно и поправилась – …Отец благословил меня на этот факультет. Говорит, станешь учительшей…, учительницей – расскажешь ребятам в школе всю правду о нас, о староверах, а то ведь всего-то про нас наговорено, а правды нет.

- Да, нынешняя концепция истории грешит многими неточностями, особенно касательно древнего мира. В нынешней концепции истории довлеет принцип непрерывного прогресса человеческого развития. Это, так или иначе, связано с Гегелем. Он окончательно оформил эту идею как центральную идею классической западной философии.

- А разве это не так?! – взволновано спросил Юра.

- И так и не так. Вот Глаша, как будущий историк, может нам сказать, что говорят нам дошедшие до нас исторические источники? Откуда взялись в древности знания о мире, основы наук, архитектуры, земледелия? Откуда взялась, например, пшеница?

- Откуда? В природе много диких злаков, они были окультурены людьми, вот вам и пшеница, рожь, овес… - Юра загибал пальцы на руке.

Михеич подошел к нему. Обнял своей ладонью его согнутые пальцы.

- Не торопись. Генетикой доказано, что пшеница не имеет предшественников в дикой природе. Кукуруза не может произрастать в дикой природе сама по себе, если ее не обихаживает человек, то она быстро погибает. Много есть еще загадок и не только в земледелии. У современных ученых нет на них ответа. А вот у древних людей ответ был! 

Михеич видел на лицах ребят заинтересованность и доверие к своим словам.

- Ответы эти просто не принимаются современной наукой, так как это противоречит этой самой теории непрерывного исторического прогресса. В ней считается, что высокие технологии человек узнал только сейчас в последних веках исторического развития, благодаря творческой научной и технической деятельности. А ранее были только каменный век, да деревянная соха… примитивный детский неразвитый ум древнего человека. Детские фантазии этих недоразвитых хомо сапиенс выдавали «нагора» всякие легенды и мифы, в которых говорилось, что первые технологии, знания, культурные злаки и много еще чего принесли им некие «боги», высокоразвитые существа из иных миров…

- Но ведь все это разве не сказки?! – Николай пожал плечами.

- Ну, теперь ты можешь уже сказать, что не все в этих сказках ненаучно?! Не так ли? И иные миры, скорее всего, существуют. Но сказал «А», нужно говорить и «Б». Если древние правы были в одном, то, вероятно, они были правы и в другом… И в основе их легенд и мифов лежат какие-то реальные события,  явления и прототипы?

- Глаша, обращаюсь к тебе, как к будущему историку. Относись бережно не только к найденным в земле артефактам, но и к мифам и легендам прошлого. В них, разумеется, образы и события переданы согласно уровню развития сознания древних. Вот Юра, ты остроумно предложил, как дикарю, видевшему в своей жизни только корову, рассказать про лошадь, сравнивая ее с коровой. А если древний человек увидел бы космический корабль, садящийся на землю, то он мог бы сравнить его только с сияющим облаком или летающей скалой.

Юру и Колю в этом рассказе Михеича больше всего поразило то, что он словно слышал их разговор после первого семинара по диамату. Они переглянулись, делая удивленные выражения лица. Михеич опять загадочно улыбнулся, так… себе в усы, опустив глаза.

- Сказка ложь, да в ней намек…

- Добрым молодцам урок! – продолжил Юра.

- Как поступили с древними мифами, легендами и сказками вообще?! Уничтожить их все! Истребить под корень – нереально! Устранить традицию – рассказывать детям сказки – непосильная задача любой власти, любого режима. А ведь они закладывают архетипы сознания, дают основу нравственности, когда ребенок еще формируется. Определяют жизненные перспективы… Но, в определенном возрасте ребенку начинают внушать, что все это – вранье! Отличное «противоядие» придумано в современной цивилизации, против «сказочного отравления» юного сознания. Так и в современной исторической науке априори принято, что все объяснения древних: зачем они, например, сооружали пирамиды, огромные мегалитические храмы и обсерватории, почему интересовались положением планет среди звездного неба – все эти объяснения признаются бредом воспаленного недоразвитого разума древних!

- А какие же такие глубокие истины в сказках? Вы их нам много рассказывали. В них про разное говорится!? – Юра привстал с кресла и поставил пустую чашку на поднос.

- Да, они имеют порой очень разные сюжеты, но они объединены одной идеей: идеей постоянной и всеобщей борьбы добра и зла, а так же неизбежной победы добра!

- Ну, это же как у Гегеля, закон единства и борьбы противоположностей – разочаровано произнес Коля.

- Не совсем, и даже совсем не так. Конечно, идея всеобщего прогресса очень верная, но Гегель намеренно связал ее с борьбой на уничтожение противоположных начал. Отсюда и плоды этого учения – большинство огромных трагедий нашего века. Непримиримая классовая борьба, уничтожение многих людей только за то, что они принадлежат к другому классу. Слепая ненависть бедных к богатым. «По плодам их узнаете их» - это еще евангельский критерий истины.

Глафира закивала головой. Коля был удивлен такой ее позицией, продолжая меж тем любоваться Глафирой.

- Коммунизм, разве не достойный плод такого учения? – возразил Юра.

- А вы сами-то верите в коммунизм?..

Вопрос повис в воздухе. Воцарилась пауза. Ребятам в полемическом задоре хотелось бы сказать так, как их учили на курсе «Истории партии»: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!» Но в душе каждый из них уже задавал себе вопрос о перспективах коммунизма и честно отвечал на него отрицательно. С Михеичем ни в коем разе не хотелось быть неискренними.

- Вот то-то. Сказал Михеич. Как-то ко Христу привели женщину, уличенную в блуде. А Он сидел и чертил что-то на песке… Глаша, дальше знаешь?

У Глаши загорелись глаза! Запылали щеки. Она снова закивала головой.

- Конечно, Степан Михеич! По закону Иудеи ее нужно было побить камнями насмерть. Но фарисеи решили искусить Христа и, зная, что Он всех прощает, думали, что Он нарушит закон и не даст им казнить женщину. Но Он сказал: «Кто из вас без греха, тот пусть первый кинет в нее камень.» Люди в этот момент устыдылись, каждый в присутствии Христа ощущал свою греховность. И никто не посмел кинуть камень в женщину… В общем, все разошлись.

Опять повисла тишина. Николай увидел прямую параллель между этой древней и красивой историей и сегодняшним разговором.

- Развитие и настоящий прогресс не требуют в качестве стимула непримиримую борьбу враждующих начал. Гегель был ставленником тех самых сил зла, и его миссией было – заразить человечество именно такой теорией. Он в этом преуспел. И это совсем не сказки.

Последнее предложение Михеич сказал, глядя прямо в глаза Николаю, у которого до этого в мозгу проскочило: «Ну, вот опять сказочки начались по зло и добро!».

- В древности не было никакого «отрицания отрицанием».

- Это вы сейчас про третий закон диалектики Гегеля?

- Да! Отрицание появилось только в эпоху возрождения, точнее, начало набирать силу с появлением протестантизма. До этого человечество, жившее наследием древних эпох, в которые оно получило «первоначальный капитал» в виде научных знаний, религиозных откровений и технологий от более развитых сущностей, уважало это наследие и относило к нему со священным трепетом. Не дай Бог, было отступить от древних учений, от традиционного, освященного многими поколениями предков, уклада жизни. Вот почему в философии довлел метафизический подход – все должно быть неизменным, из поколения в поколение, иначе – гибель! Никаких пересмотров, никакого критического подхода! За такое вольнодумство, за это самое «отрицание» можно было и жизнью поплатиться! Но благодаря этому жизнь людей в компактных сообществах не потрясали внутренние конфликты и социальные катастрофы. Хорошо это или нет – другой вопрос. Это сейчас критический подход считается основой прогрессивного взгляда на вещи. Всяк стремится что-то улучшить, но как?! Согласно Гегелю нужно сначала отрицать все бывшее, прошлое и даже нынешнее, настоящее...  Весь старый мир разрушить! До основанья! А уж потом, понастроить, понатворить... Про «Черный квадрат» Малевича знаете?

Конечно, он знали. У Юры на философском, вообще, был курс эстетики, где все это подробнейшим образом изучалось.  Николай знал «из-за широты взглядов», а Глаша, может быть, и не слышала.

- Художники сначала начали отрицать схожесть форм на картинах и в реальном мире, стали эти формы намеренно искажать. Затем стали отрицать и естественные цвета. Потом, вообще стали рисовать что-то «абстрактное» т.е. полностью оторванное от реального мира. Но Малевичу и этого показалось мало. Даже в абстрактных полотнах был какой-то «сюжет», какая-то мысль. И от этого он решил отказаться. И вот вам результат тотально отрицания – сплошная чернота залила полотно: «тьма кромешная и скрежет зубовный». Никакого прогресса живописи (хотя есть чудаки считающие иначе). «По плодам их узнаете их» - все это бесы живописи! - Михеич поставил свою чашку на поднос таким жестом, как судья бьет молотком, перед тем как объявить приговор.

- Роман Достоевского «Бесы» читали?

Ребятки пожали плечами, наклонили головы набок, поджали губы… Видно было, что не читали, только Юра закивал головой.

Ну, какие ваши годы. Просто, Достоевский там такой тип людей, разрушителей-революционеров хорошо описал.

Возникла небольшая пауза.

- Ладно, ребятки, мы тут с Глашей для вас сюрприз приготовили! Хотите послушать?

Ребята, слегка обалдевшие от всей этой беседы, закивали головами, заулыбались.

- Ну, тогда пойдемте в залу!

В зале Михеич сел за рояль. Глафира встала с другой стороны, одной рукой касаясь рояля, как бы для поддержки, другой – придерживала свою роскошную косу... Михеич кивнул. И полилась дивная музыка – то был «Вокализ» Рахманинова. Глаша низким грудным голосом, но очень чисто и красиво выводила звуки, летевшие под купол и звавшие за собой.

«А ты все та же лес да поле, да плат узорный до бровей…». Николай снова невольно вспомнил стихотворение Блока, которое называлось «Россия». Сейчас ему казалось, что Глафира олицетворяет всю необъятную Россию, что голос ее – это голос самой русской души, летящей над безграничными полями и лесами, морями и горами… «Тятя» - это «мягкое» слово он почему-то теперь повторял снова и снова и улыбался и слезы текли по его щекам. И голос Глафиры тоже плакал по всем убиенным сыновьям и дочерям земли русской, он страдал и болезновал, он рыдал, но он и поднимал до высот небывалой стойкости и мужественности, он звал к подвигу…  Он утешал. Он ласково проникал в сердце, он согревал… Он поднимал на какие-то невидимые крылья и нес, нес с собой вдаль. Как она извлекала эти звуки из своей груди?! Как она вся превращалась в музыку, в бессловесную песню, в молитву… ?! Почему ему пришло в голову о молитве, ведь он был неверующим, но именно с молитвой теперь представлял он Глафиру в другой обстановке, в храме при свечах, когда лицо ее озарено сияющими огоньками, когда ангельские е глаза обращены к небу, а руки сложены «лодочкой» на груди…

Музыка окончилась. Николай не мог произнести ни звука. Юра несколько раз хлопнул в ладоши, повернулся, ожидая поддержки от Николая, но тот опустил голову вниз, чтобы слез не было видно и ладонью зажал глаза. Юра понял состояние друга и не стал приставать с вопросами.

Засобирались домой. Михеич подошел к ним, пока Глаша переодевала обувь. Тихонько сказал:

- Завтра приходите без Глаши. Я вам про опасность расскажу. Это уже будет конфиденциальный разговор для вас двоих.

- Хорошо, Степан Михеич! Завтра придем! – громко ответил Юрий.

- А я завтра не смогу. У нас в общине праздник и молебен будет. Так что извиняйте!- издали, услышав приглашение на завтра, прокричала Глаша.

- Ну и ладно. Вот и слава Богу! – Михеич осенил их крестным знамением на крыльце. – Ступайте.

Николай подошел к Глафире:

- А вы поете просто божественно! Где-то учились?

- Нет, я у нас на богослужениях постоянно в хоре пою.

- Но там же у вас Рахманинова не исполняют?

- Это Михеич меня научил. Он многому из музыки меня учил. Давал слушать классику в самом высококачественном исполнении. Потом за роялем играл, а я пела… как на пластинках!  - Глаша засмеялась заливистым смехом, чтобы скрыть свое смущение. И при этом несколько раз повернулась над одной ноге, как будто в танце, это было так грациозно. Вот только резиновые сапоги портили всю картину. Коля глаз не мог оторвать. Какая она все же… а дальше у него не было слов для каких-либо сравнений. Юра шел чуть поодаль и думал о чем-то своем. Так дошли они снова до юриных ворот.

- Ладно! Мне пора!

- Тятя?

- Ага!

- Строгий!?

- Угу.

- А проводить можно?

- Нельзя! – Глаша опять заливисто засмеялась, чуть подпрыгнула и побежала в сторону своей слободки.

- Вот егоза! – произнес Юра, глядя вместе с Николаем вслед быстро удалявшейся фигурке, - Девчонка еще.

- «И невозможное возможно. Дорога долгая легка, когда блеснет вдали дорожной, мгновенный взор из-под платка…» - Коля, глядя вслед убегающей Глаше,  вслух прочел стих, который не выходил у него из головы.

- «Когда звенит тоской острожной глухая песня ямщика» - подхватил Юра.

– Все в сегодняшнем дне кажется мне невозможным, точнее, казалось бы, если бы я сам не услышал, не пережил все это! – Коля развел руками.

- С Михеичем часто так. Сказка становится былью…

- «Многомерное время». Как тебе?! Невероятно, невозможно!..

- Ага! Так и хочется сказать: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда».

- Верно, верить не хочется, а аргументов против – ноль. Ведь что мы знаем про время? – Практически НИЧЕГО!

- Ну, разве что Кант полагал его одной из априорных форм познания.

- Ну, да. Опять что-то фундаментальное, исходное, но что именно? В теории относительности часто время геометризируют, то есть полагают как четвертое измерение пространства, но с особенностями…

Вопросов после беседы с Михеичем стало еще больше.

 

Скачать электронную книгу в форматах epub, fb2, pdf

Написать отзыв автору - Сергей Брисюк в ВК



Читайте из этой серии
 










Профсоюз Добрых Сказочников





Книги Валерия Мирошникова История детского тренера по дзюдо, Учителя и Человека с большой буквы.
Сайт книги


Если Вам понравился сайт

и Вы хотите его поддержать, Вы можете поставить наш баннер к себе на сайт. HTML-код баннера: